Особый случай
Шарик
Дед Архип умирал. В комнате с выцветшими обоями не было никого, кроме него и Шарика – старого, косматого рыжего пса. Сознание старика было ясным, а все его чувства обострены до такой степени, что слух его и давно ослабленное зрение были как с десяток годков назад, видимо, умирающий организм, буйствуя и сопротивляясь уходу, выдал свой последний, прощальный салют, одаривая Архипа уже не нужным подарком. Шевеля седыми бровями, Архип размышлял над улучшением своего состояния. Ему вдруг вспомнилось, как кто-то при нем когда-то сказал, что перед смертью человеку становится лучше, и эта мысль его неприятно кольнула. «Шарик», – позвал он пса, постучав морщинистой ладонью по серой, давно не стиранной простыни.
Старик жил почти восемь лет без жены, она умерла через день после известия о смерти их единственного сына Андрея, который служил в Чечне и там погиб. Хоронил Архип сперва жену, а затем сына, которого привезли ему в цинковом гробу. Вспоминать это не хотелось, и, чтобы хоть как-то изгнать тяжелые мысли, старик снова позвал пса, который уже и так сидел рядом с ним. Собака лизнула хозяину руку и тихо заскулила, не зря, видно, люди говорят, что собака чувствует смерть. «Вот умру я, что ты будешь без меня делать, кому ты такой старый будешь нужен?» – тихо, с надрывом в голосе произнес Архип. По щекам старика поползли слезы, они падали на грязную подушку и исчезали непонятно куда.
Неожиданно старику захотелось есть. На память пришел красный пахучий борщ, который когда-то так отменно готовила жена. Анна его была хохлушка и борщи варила со смальцем, чесноком и буряком. Жена клала в борщ много густой сметаны, и, когда ее перемешивали с борщом, получался какой-то удивительно приятный радужный цвет, с множеством масляных глазков. Воспоминания были такими яркими, что старик почувствовал запах чесночного борща. «Аня!» – неожиданно для себя позвал он, и на его зов в дверь вошла жена. Архип не стал размышлять над тем, откуда она взялась, ему это было не важно, так он соскучился по своей умершей жене. Та неслышно прошла к кровати и, поправив подол, присела в его ногах. «Плохо тебе без меня?» – вопрос был больше утвердительный, чем вопросительный, и старик, зажмурившись, часто закивал головой. Прохладная рука жены легла ему на лоб, и он замер, стараясь не шелохнуться, чтобы этот желанный мираж нечаянно не исчез. Она сидела рядом и не пропадала. «Я ведь за тобой пришла, пойдешь со мной?» – и он снова утвердительно затряс седой головой. Неожиданно Шарик заскулил, а затем протяжно завыл. Сознание угасало, но старик еще долго слышал этот протяжный вой. Он пытался разлепить губы, чтобы успокоить любимого пса, но искоркой мелькнула мысль, что нужно идти вслед за Анной и не отставать, а не то беда.
Соседка Архипа заметила его собаку, которая уже с час сидела у нее во дворе. Когда она вышла из дома, пес, оглядываясь на нее, побежал в свой дом. Марья, заглянув в хату Архипа, сразу же поняла, что он мертв, и скорым шагом помчалась по соседям, оповещая их о смерти старика, обговаривая вопрос его похорон. К вечеру Архипа обмыли и одели. В шкафу нашлись деньги, их было достаточно не только для похорон, но и хватало на хорошие помины. Немногочисленные участники проводов Архипа сновали то во двор, то со двора. Пес сидел в углу и не сводил с хозяина глаз. Ноги пса мелко-мелко дрожали, и казалось, что еще немного и пес упадет, но никто не обращал на него внимания. Наконец гроб сняли с табуреток и понесли. За гробом шли пять-шесть человек, таких же пожилых людей, каким был старик. Никто о нем не плакал, не горевал, и каждый думал о своем и хотел, чтобы все поскорее завершилось. Наконец покойника опустили в могилу и через час все торопливо пошли домой, прочь от могильного холмика, на котором сиротливо стоял стакан с водой, накрытый куском черного хлеба. Все ушли, кроме пса. Он лежал подле могилы и будто ждал, что хозяин вспомнит о нем и поднимется из-под толщи земли. Но хозяин не приходил. Спустя неделю мальчишки нашли возле могилы дохлого рыжего пса. Над собакой гудел рой жирных зеленых мух, и зрелище было малоприятным…
Колечко
«Расчешись хотя бы сейчас, нотариус придет, а ты как лахудра!» – племянница зло сверкнула глазами и вышла из комнаты, в которой на постели осталась Мария. Всякий раз, когда она на нее кричала, ей было не столь обидно, сколь досадно, что она, Мария, не может осадить ее за хамский тон, за злое выражение лица, с которым она почти всегда разговаривала с ней. Детей у Марии не было, муж умер, и теперь она вся была во власти дочери своей сестры, которая умерла полгода назад.
Когда Марии исполнилось восемьдесят лет, она в одночасье потеряла силы. Легла вроде здоровой, а проснулась уже без сил. В больницу ее не взяли, и поскольку она не могла обходиться без помощи, ей пришлось позвонить Катерине, дочери покойной сестры. Та приехала и, не спросив, ела ли она и как ее здоровье, стала по-хозяйски лазить в шкафах. Всю свою жизнь Мария была строгого нрава, не то что бы сухарем и занудой, а просто она во всем любила порядок. Должности ее всегда были мужские: бригадир, мастер, прораб, а потом начальник стройки. Работала она в основном среди мужиков и всех всегда умела держать в кулаке. Не было в ее подчинении пьяниц и лодырей. Даже муж ей во всем подчинялся – как она хотела, так всегда все и было. Работала Мария как лошадь, выполняя и перевыполняя пятилетки, никогда не думая о себе. Когда она скинула ребенка, врач сказал, что матерью ей никогда не быть. Выйдя на пенсию, она поняла, что никому не нужна, о ней забыли и сослуживцы, и страна, которой она служила верой и правдой. В тот день, когда она уходила на пенсию, муж неожиданно преподнес ей подарок – колечко золотое с красным глазком. Мария была тронута не подарком, на который муж потихоньку откладывал карманные деньги, а то, как он подарил ей это кольцо. В этот момент глаза мужа были опять ярко-синие, как когда-то в молодости, и он почти шепотом произнес: «Никого в целом мире нет лучше тебя!» От этих воспоминаний защипало в носу, а из глаз брызнули слезы, но додумать эту мысль она не успела, в комнату вновь влетела племянница. За ней вошел седоватый представительный мужчина, которого тут же посадили за стол, и Мария поняла, что это пришел нотариус, для того чтобы она отписала свою квартиру и все, что имеет, дочери своей сестры. С трудом поднявшись и опираясь на палку, Мария приблизилась к столу, и ей тут же пододвинули листы с гербами. Лицо племянницы ярко пылало румянцем, видимо, от волнения: что ни говори, а теперь она будет хозяйкой большой московской квартиры, дачи, денег на книжке и чешского гарнитура, который Мария когда-то приобрела по случаю награждения ее самим Хрущевым орденом за труд. «Вот здесь распишитесь», – попросил Марию нотариус, а она, не слыша его, неотрывно смотрела на руку своей племянницы – на ее пальце горело красным огоньком кольцо Марии, подаренное мужем. Комната закружилась, стало невыносимо зябко, будто старая кровь разучилась бежать по своим руслам, остановилась и похолодела. Пытаясь удержаться рукой за столешницу, Мария так и не отвела взгляда от кольца, которое, судя по всему, ей уже больше не принадлежало, так же как и все то, что у нее до этой минуты было… Нотариус пытался одеть пальто и шляпу, но Катерина тянула из его рук вещи, предлагая то одну, то другую еще более крупную сумму за то, чтобы «это» дело было все же доведено до конца. Наконец сумма оказалась привлекательной, и нотариус снова уселся на свой стул. На столе появились документы и давнишние письма, написанные рукой Марии, чтобы можно было правильнее подделать подпись на заранее составленном завещании. Дело двигалось споро, и никто не смотрел вниз, на пол, где неподвижно лежало холодеющее тело Марии.
Отказ от земной радости
Произошло это в тот год, когда мне исполнилось десять лет.
К моей бабушке приехала за помощью женщина, у которой был тяжело болен единственный сын. Несмотря на уговоры бабушки, она, не переставая, плакала, и из ее слов я поняла, что ей врачи сказали, что ее ребенок скоро умрет. Несчастная мать, заламывая руки, умоляла бабушку хоть что-нибудь сделать, чтобы только ее сын не умер и остался жив. Устав успокаивать раннюю гостью, бабушка устало произнесла: «Я ведь не Господь Бог, когда можно помогаю, а иной раз никакие молитвы не могут перебить судьбу. Знаю я одно средство, ты можешь его испытать, а если Бог даст, то твой сын будет жить. Обойди за день сорок дворов и везде, в каждом доме попроси воды. Когда будешь просить, нельзя лгать, говори правду, мол, вода тебе нужна для больного, и что посоветовала это бабка-знахарка. Говори, что нужно умыть больного этой водой, но не называй имени больного и того, кто тебе дал совет. Помни, если хоть один человек откажет тебе в воде, толку уже не будет. Проси без крика и слез, проси, ничего не обещая – ни денег, ни благодарности, потому что вода должна быть дана по доброй воле, не за спасибо и бесплатно. Собрав воду со всех сорока дворов, согрей ее на осиновых дровах и этой выпрошенной водой вымой больного. Ты должна все успеть засветло – собрать воду и искупать ребенка, так как вечером этого делать нельзя. Еще ты должна будешь во спасение сына отказаться от какой-нибудь земной радости, например, смотреться в зеркало, так как нет такого человека, который бы не любил свое отражение. Всякий человек невольно тянется к зеркалу или к отражению в воде, только бы увидеть себя, какой он стал. Сейчас тебе кажется, что в запрете этом нет ничего трудного, подумаешь, не увидишь себя, на самом же деле ты будешь скучать по своему лицу, станешь думать о том, постарело ли оно и есть ли на нем морщины. Красива ли ты по-прежнему или отталкивающе дурна. Чисто ли твое личико или в грязи. Нельзя будет ловить глазами облика своего в начищенном самоваре, во всем, что может отразить твое лицо. Как только ты углядишь свое отражение, тот, кого ты спрятала от смерти, умрет.
Упаси тебя Бог жалеть о данном слове или затосковать по своему отражению, ничего хорошего из этого не выйдет. Зато взамен этой земной радости ты будешь видеть милое лицо своего дитя, и, судя по тому, как ты его любишь, печаль твоя окупится с лихвой!»
С этими словами бабушка достала Святую книгу, и наша гостья, положив на нее руку, дала клятву никогда в жизни не видеть своего отражения.
Примерно через год к нам пришло письмо. Я читала это письмо бабушке, она слушала его и улыбалась. В письме говорилось, что сын той женщины жив, здоров и все у него хорошо. Все свои зеркала она отдала родне, не объясняя причины. Где бы она ни была, больше никогда не смотрится в зеркала и уже привыкла, расчесываясь, не видеть своего отражения. Она признавалась в письме, что ей очень сильно хочется увидеть свое лицо и что во сне она ищет осколки зеркал и не находит. В письме было много ласковых, благодарных слов моей бабушке за ее бесценный совет, благодаря которому была сохранена жизнь ее любимого сына.
Экзамен
Из письма:
«Не знаю, может, Вы и не поверите, но то, что я расскажу, абсолютная правда. В 1976 году я поехала поступать в институт. Мама ради этого продала нашу единственную корову, и я тряслась от страха, что не поступлю. В нашей сельской школе я училась неплохо, в аттестате моем была только одна четверка, и то по физподготовке. Приехав в незнакомый город, я пошла устраиваться в гостиницу, но дешевых номеров не было, а дорогой я не хотела брать, для меня это были очень большие деньги. Я вышла, решив поискать другую, более дешевую гостиницу, и тут ко мне подошла женщина и предложила мне недорогое жилье. Цена меня устраивала, и я с радостью согласилась.
Со своей будущей хозяйкой мы долго ехали в троллейбусе, а затем на трамвае. Когда мы приехали, я увидела какие-то старые дома, похожие на бараки, и место было прямо рядом с кладбищем. Стало боязно, я вспомнила мамины слова, что в городах полно воров и бандитов, и у меня стало плохо на душе. Зайдя в свое будущее жилище, я поразилась неопрятности и ветхости жилья. Даже в нашем Богом забытом поселке и то не было такой нищеты. Стульев не было, были старые, облупленные табуретки. Не было даже простой вешалки для пальто, из стены для этой цели торчали ржавые гвозди. Пол скрипел, воняло кислой капустой, а вместо плиты была полуразрушенная, небеленая печь. Кругом, и на полу и на подоконниках, стояли и лежали пустые бутылки. На полу, на рваном одеяле храпел пьяный старик. В комнате, которая мне предназначалась, было немного чище, но кровати не было, была старая раскладушка, и не было даже стола. От вони и грязи хотелось бежать без оглядки, но, пока мы добирались, уже стемнело, и я решила дождаться утра, а потом искать другое жилье. Хозяйка взяла с меня оплату за предстоящую ночь и побежала в магазин за бутылкой, а я уселась на раскладушку, прислушиваясь к урчанию в животе. Минут через десять после того, как хозяйка ушла, пришли в дом два совершенно пьяных мужика, а дверь моя не закрывалась даже на щеколду. Когда эти алкаши стали ко мне приставать, я схватила сумку и пулей выскочила на улицу. Мне показалось, что один из них, шатаясь, пытается меня догнать, и тогда я кинулась подальше от этого дома.
Не знаю даже, как так получилось, хотя чему тут удивляться, ведь дом, в который меня привезли, был прямо возле кладбища, в общем, когда я ринулась из этого дома, то, проскочив сотню метров, оказалась среди могил. В сумерках еще хорошо были видны фотографии умерших людей, и мой взгляд остановился на лице покойницы, которой от силы было семнадцать лет. Чтобы в этом убедиться, я стала читать надпись на надгробии. По датам рождения и смерти на надгробии я поняла, что девушке действительно было семнадцать лет. Мы молча смотрели друг другу в глаза, я – на фото, а она с фотографии – на меня. Лицо девушки было красивым и очень грустным, и мне неожиданно захотелось реветь. Я заплакала от жалости и к себе, и к этой умершей. И мне было обидно, что я стою здесь, на кладбище, а мои деньги за ночлег взяли у меня на пропой. Возвращаться к алкашам не хотелось, а искать новое пристанище не было сил. Поревев и устав от слез, я неожиданно уснула. Во сне мне было тепло и уютно, и сон мой продлился до самого утра. Проснулась я от громкого гомона птиц. Поежившись от утреннего холода, я еще раз внимательно посмотрела на фото умершей девушки, а затем поднялась со скамейки и ушла.
Через день были вступительные экзамены. Придя в институт, я поняла, что волнуюсь настолько, что даже если и знаю ответы на все вопросы, то от страха и от волнения не смогу ничего сказать. В коридорах ходили какие-то парни и девушки, многие меж собой разговаривали, но только я никого не знала и стояла одна. Наконец подошла и моя очередь. Меня так бил озноб, что я стучала зубами. Неожиданно рядом со мной оказалась девушка небольшого роста. Она тихо, почти шепотом произнесла: „Ничего не бойся, ты ответишь на все вопросы. Ты сдашь все экзамены на пятерки. Иди!» Я поглядела на нее и подумала, что где-то я ее уже видела. Но дверь уже открылась, и я вошла. Отвечала я без запинки, очень спокойно и сама удивлялась, насколько я хорошо помню и знаю весь материал. Результат моих ответов был очень высокий, и я с блеском поступила в желаемый институт. Позже, когда все уже закончилось и я ехала в гостиницу, в моей памяти ясно всплыло лицо той, которая тихим голосом обещала мне победу. Вы не поверите, но я Вам небом клянусь, что это было лицо именно той девушки, у которой я проспала всю ночь на могиле накануне экзамена».
Письмо вдовца
Из письма:
«Уважаемая Наталья Ивановна, здравствуйте! Пишет Вам очень пожилой человек, которого Вы не знаете. Я никогда никого не лечил, не умею лечить людей, и я ничего не понимаю в ведовских делах, но вот совершенно случайно в мои руки попала Ваша драгоценная книга, и от нечего делать я стал ее листать. Дело кончилось тем, что я не отрывался от нее несколько часов кряду, читал ее и не мог начитаться, наслаждаясь написанным, как только может наслаждаться мучимый жаждой путник в пустыне. Эта книга настолько тронула мою грешную душу, что я теперь Ваш горячий поклонник до конца своих дней. Благодаря всем Вашим умным, талантливым и таким простым словам, я очень многое понял и как бы заново пережил всю свою жизнь. Прожил я долго и жил по-всякому, а на склоне своих лет я остался совсем один. Мне некому открыть свою душу, мне некого попросить обо мне молиться и, возможно, хоронить меня, когда подойдет мое время, тоже будет некому, так как дети мои от меня очень далеко, они в Америке. Не знаю почему, но после прочтения Вашей книги мне очень захотелось именно Вам рассказать о своей судьбе, которая полностью изменилась благодаря магии или, проще говоря, колдовству.
Много лет назад, когда я был еще молод, красив и силен, судьба даровала мне крепкое здоровье и отличное образование. В тридцать пять лет я уже был профессором словесности. Имел хорошие связи, друзей и множество поклонниц, несмотря на то, что я был уже женат. На меня заглядывались самые красивые дамы, замужние и незамужние, а также юные и прелестные студентки, которым я читал свои лекции. К тому времени это был уже не первый мой брак. Дело в том, что мой темперамент, горячая кровь, а также яркая внешность не давали покоя ни мне, ни моим многочисленным любовницам. Я легко и часто влюблялся и так же быстро и с легкостью расставался со всеми, кто меня любил. Моя очередная жена, с которой я жил в то время, всячески пыталась меня вразумить. Она то умоляла меня и заклинала детьми оставить все мои похождения, то горько плакала и угрожала себя убить. Я слушал ее и иногда обещал ей то, о чем она просила, лишь бы только прекратить поток ее слов и слез. Мне не было ее жалко, как не было жалко и всех тех, кто, унижаясь, плакал предо мной, пытаясь доказать мне, что именно они больше всех меня любят и никто никогда не будет меня так сильно любить. Однажды, в то время, когда я читал лекцию, меня вызвали из аудитории. В коридоре я увидел свою заплаканную мать. Она едва сдерживала себя от истерики. Когда мы вышли с ней во двор университета, она разрыдалась и сообщила мне, что моя жена пыталась совершить суицид. Ее спасли, увезли в больницу, но состояние было очень плохим. Дома я застал испуганных и заплаканных детей, а мама отдала мне прощальное письмо моей жены. В письме она просила у всех прощения за то, что подвергла нас таким испытаниям. Она писала, что понимает и умом, и сердцем, как будет нам тяжело ее хоронить, но она не в силах больше терпеть все мои измены. Ей легче умереть, чем сходить с ума от ревности и тоски. Просила она прощения и у наших детей за то, что оставляет их без матери, без своей заботы, любви и поддержки. Она благословляла их и умоляла не держать обиды и зла на меня, их отца. Просила прощения и у меня, предавшего ее мужа, за то, что она не смогла для меня быть настолько хорошей и желанной, чтобы я ради нее забыл о других. Все чернила в ее письме были залиты слезами, и я с ужасом вдруг понял, что в эту минуту мог читать письмо мертвеца, ведь то, что она оказалась жива, было чистой случайностью, и я все в этот момент осознал. Ко всему происходящему, к этому страшному письму добавлялись заплаканные лица моих детей и слезы моей мамы. Я готов был сотворить что угодно, лишь бы в дом мой возвратился покой. Я чувствовал свою вину и потому начал разговор со своей матерью. Выслушав меня, все то, чем я оправдывал свои поступки, моя мать мне сказала: „Я допускаю, что ты слаб против природы. Что тебя постоянно тянет к другим женщинам и девушкам. И если ты действительно не рад этому и искренне просишь тебе помочь, я обращусь к колдунье, которая сделает так, чтобы ты никогда не гулял“. Я заверил свою мать, что большего желания у меня нет, что буду ей благодарен, если она поможет мне в моей беде. Через день моя мама объявила мне, что она была у колдуньи и та пообещала ей уладить нашу семейную жизнь. Я заметил, что на руке моей мамы нет золотых часов и старинного перстня, который ей когда-то дарил мой отец.
Глядя на нее, я думал о том, что это совершенно невозможно – любить мою жену, ее одну и всегда одну. Честно говоря, она к тому времени уже надоела мне как любовница и как женщина. После родов фигура ее пополнела и расплылась. Изменился цвет лица, а под глазами залегли темные круги. Меня раздражал ее голос, манеры и вся она сама. И если мне так быстро надоедали молодые красавицы, то что тут говорить о той, с кем я прожил уже несколько лет. В общем, мне было жаль украшений моей доброй мамы, но ради ее покоя я промолчал.
Но позже, как оказалось, моя досада была напрасной, я и сам не заметил, как стало меняться мое отношение к жене. Сперва я стал о ней часто думать, и мне захотелось ее повидать. Что бы я ни делал, все мои мысли возвращались к ней. Я покупал ей фрукты, конфеты и цветы. Мои визиты в больницу были столь часты, что вся ее палата была в цветах. Одна сестрица, увидев меня в очередной раз с букетом, пошутила: „Не поставить ли в палату еще одну кровать, так как все равно вы почти не выходите из больницы?“ За собой я тоже чувствовал какое-то странное изменение. При виде своей жены меня тут же бросало в дрожь. Состояние юношеской влюбленности не покидало меня ни на час. Я уже требовал у врача ускорить выписку моей супруги. И она, будто чувствуя мое состояние, буквально рдела как маковый цвет.
С того времени утекло очень много воды, и я ни разу не изменил своей супруге. Что говорить об измене, если я не мог смотреть ни на кого, кроме нее! Я жутко ревновал ее, следил за ней и подслушивал разговоры. Я был очарован ею, и она была для меня красивее всех. Даже когда мы с ней состарились, я видел в ней только прелести, все в ней казалось мне совершенным, все было в ней, как ни в ком другом. Ее седина отливала тем серебром, которое притягивает и чарует глаз. Мне нравились ее многочисленные морщинки, ее воркующий голос и детский смех. Я горд был, что именно у меня есть такая шикарная женщина. И Вы знаете, я жду и не дождусь уйти вслед за ней, в великой надежде ее увидеть. Я верю в эту встречу благодаря Вашей книге. Она мне дала надежду на эту радость. Всем, кто не верит в силу магии, хочу сказать, что сила магии – великая сила! Именно она дала мне познать, что такое истинная любовь. Если бы не магия, я бы так и болтался от одной юбки к другой, разменивая свое сердце и душу и разбивая чужие сердца. Мне восемьдесят два года, я был счастливейшим из мужчин. Я счастлив, что меня околдовали любовною силой. Я и теперь не чувствую себя без моей любимой, она всегда со мной рядом, а я всегда рядом с ней. Наши дети далеко, в Америке, и они возвращаться сюда не хотят. А я никуда не хочу ни ехать, ни идти от ее могилы. Я очень ее люблю».
Прощание
Из письма:
«Уважаемая Наталья Ивановна, извините, что отнимаю Ваше время, но, видимо, пришел час рассказать мою историю, которая случилась очень и очень давно. Сама я уже старая, мне почти девяносто лет, но, слава Богу, из ума еще не выжила. С удовольствием читаю все Ваши книги и выписываю газету „Магия и Жизнь“. Не было дня, чтобы я не брала в руки „Сны Богородицы“, уверена, что мой долгий век – это тоже заслуга бесценных советов из Ваших книг. Вот уже пятнадцать лет у меня любовно хранятся все Ваши издания! Позвольте мне рассказать Вам о том, что со мной произошло в войну, и на мой взгляд, это было чудо, я даже не знаю, чем я заслужила это у Бога!
Перед самой войной я вышла замуж за очень хорошего человека. Моего любимого звали Михаил, мы безумно любили друг друга, будто чувствовали, что нам вместе не быть. Помню, как он уходил на фронт, и мы, не стесняясь людей, плакали с ним навзрыд, как дети. Спустя три недели после его отъезда мне приснился сон. Я увидела нашу входную дверь, ее открывали черные волосатые руки. Я слышала громкий и протяжный голос моего мужа, он звал меня по имени, и от этого голоса я проснулась. На улице уже светало, и комната, где я спала, была освещена первыми лучами солнца. Открыв глаза, я окаменела от ужаса. Прямо возле моей кровати стоял мой муж в разорванной, окровавленной гимнастерке, с растрепанными волосами и прижатыми к груди руками. Все это длилось какие-то мгновения, но я успела разглядеть мельчайшие подробности того, что происходило. Муж был бледен как снег и не побрит. Руки его были в грязи и в крови. Глаза выражали такое отчаяние и боль, что у меня оборвалось сердце.
– Миша! – воскликнула я.
– Я убит, – ответил мой муж.
И сразу же после этих страшных слов видение растворилось. Именно в тот момент я поняла, что его больше нет в живых. Не совладав с собой, я громко разрыдалась. На мой плач прибежала моя свекровь и, когда я рассказала ей о произошедшем, она как мешок рухнула без сознания на пол. Вскоре мы получили на Мишеньку похоронку, в которой дата его смерти была именно та, когда он явился мне».